РЕБЕНОК РАЗВИВАЕТСЯ САМ,
а мы, взрослые, лишь помогаем ему. Помощников этих выбирает ребенок, и выбор его не предопределишь званием матери, дипломом учителя или чем-то иным, кроме его ЛИЧНОЙ симпатии.
«Я одна ращу сына. И мне бы очень хотелось посоветоваться, узнать поподробнее, как сделать так, чтобы дети плохому не подражали, не видели в этом геройства.
Самый острый для меня вопрос сейчас, как снять сопротивление ребенка справедливому наказанию. Мой сынишка, ему шесть лет, никак не понимает, что за проступки надо терпеть наказание. В ответ он тут же мстит. Доводов никаких не принимает:
— Зачем ты отобрал у Гены самолет? Ты же сам его ему подарил. Гена теперь не захочет с тобой играть.
— А я ему тогда лук сломаю…
И ломает! Или я говорю сыну:
— Опять пришел весь мокрый! Значит, гулять теперь будешь только с мамой, когда у меня будет время. Не умеешь один гулять — вот и сиди теперь дома!
— А я линейку тебе сломаю!..
И действительно ломает, портит ценные вещи в ответ не на битье, на справедливое наказание. Не жалеет даже свои новые игрушки. Я ему не раз заявляла, что не могу больше покупать — будет сидеть без игрушек. Но и это его не останавливает, не огорчает. Ему важнее поступить по-своему…Я панически боюсь, что он пойдет по кривой дорожке… Я много уделяю внимания сыну: с четырех лет водила его в эстетическую школу. Сейчас — плавание, танцевальный кружок, чтение, конструкторы, пианино, экскурсии… Другие дети не видят всего этого, не имеют, но куда послушнее, разумнее, трудолюбивее. Что же делать? Подскажите, пожалуйста».
Душанбе. Э. Арская.
Подобных писем в редакцию приходит много. Их было бы гораздо больше, если бы все родители были так же искренни, взволнованны, ответственны. Помогать таким родителям — радость, удовольствие. Для авторов этих писем давно мечтаю изобрести формулу воспитания.
С формулой ведь очень удобно: подставляй конкретные значения и решай уравнения, неравенства. И, кажется, даже открыл, во всяком случае для себя. Только вот беда: педагогика — не алгебра, не арифметика. Тут нет конкретных значений. Точнее, они есть, но понимаем мы их по-разному в силу возраста, опыта, традиций и многого другого.
Вот и в данном случае: битье ребенка — это несправедливое наказание, а домашний арест — справедливое. Но для меня лично это не так. Форма наказания, по-моему, не определяет его справедливости. Но уверен, что Э. Арская считает по-другому, иначе она бы так не поступала. Кто же определит истину? Где она? Для меня — в ребенке.
Да-да, в ребенке. И пусть мама права и может доказать кому угодно свою конкретную справедливость. Но одно-единственное обстоятельство перечеркивает эти доказательства: сынишка этой конкретики не понимает и не принимает такую справедливость. Почему? Да потому же — он другой человек, с другим опытом. И для того, чтобы понять справедливость действий матери, ему, как минимум, надо повзрослеть, может быть, даже стать отцом, чтобы понять родительские устремления, чувства, переживания — позицию. По-коему, выход один: маме постараться понять сына. Она и пытается. Только эти попытки становятся пыткой. И для нее, и для сына. Почему? Попробуем применить формулу.
Итак: С = К (или ОЯ х ОЦ) х ОД. Непонятно?
Переведу символы в слова:
САМОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ, САМОДЕЯТЕЛЬНОСТЬ результат КОНТАКТА (или ОБЩЕГО ЯЗЫКА,
умноженного на ОБЩИЕ ЦЕЛИ), умноженного на ОБЩУЮ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ. Опять непонятно?
В книжках по педагогике и психологии весьма часто можно встретить рассказы о детях-маугли: о детях, попавших в раннем детстве к волкам, обезьянам. Возвращенные к людям, эти дети в более старшем возрасте долго ходили на четвереньках, не умели пользоваться ложкой, имели малый словарный запас, а чаще, так почти ничему и не научившись, умирали. Из этого следует вывод, что без контакта с людьми в раннем детстве ребенок человеком стать не может. Вывод правильный. Но этот феномен наводит и на другую мысль: эти вроде бы малоприспособленные к жизни в лесу дети выжили! Выжили в нечеловеческих условиях, в нечеловеческом окружении в буквальном смысле! Более того, многому научились! Пусть не человеческим, а звериным повадкам, но научились! Научились тому, что многие взрослые вряд ли бы и постигли. Да они бы вряд ли и выжили в тех нечеловеческих условиях.
Пишу об этом для того, чтобы очевидным стало самое главное, без чего трудно понимать детей, а следовательно, и стать воспитателем: ребенок развивается сам. Мы, взрослые, родители, лишь помощники его в этом, и помощников этих ребенок выбирает сам.
Не будет нас в его жизни, в его сознании — будут другие. Будут. И выбор ребенка не предопределишь званием матери, дипломом учителя или чем-то иным, кроме его личной симпатии. И еще. Для чего живет ребенок? Как он это понимает? Нет, не для того, чтобы стать «послушнее, разумнее, трудолюбивее». Для того, чтобы стать взрослым, самостоятельным. Самостоятельность эта может быть самой разной, даже дикой, даже без ложки и вилки, на четвереньках. Но она будет. И не когда-то в будущем, а сейчас. И в три года, и в шесть. Будет утверждаться в меру разумения ребенка. Самостоятельность, как возможность подчинить себе свое тело, окружающий мир, пользоваться его благами. Чего добивался ваш грудной малыш, поднимая ручонки, крича, зовя на помощь маму? За что он боролся? За подчинение себе обстоятельств, за самостоятельность. Самостоятельность для него — высшая цель и высшее благо. И когда вы посягаете на решение сына вернуть себе самолет, ходить по лужам, вы посягаете не только на его решения, но и на его самостоятельность. И он сопротивляется, защищает ее всеми доступными для него средствами.
Но самостоятельность никогда не бывает абсолютной. (Мы все, особенно в семье, зависим друг от друга). Просто развитие идет от зависимости к независимости, от несамостоятельности к самостоятельности. Это понимают, чувствуют и дети, и взрослые. Учителя, воспитатели — помощники нужны нам лишь до тех пор, пока мы что-то не поймем сами.
Самостоятельность — вещь и прекрасная, и опасная, и отвратительная. Все зависит не только от того, какая она, но и когда проявляется, при каких обстоятельствах. Ребенок стремится к самостоятельности, но оценить ее глубоко и серьезно еще не может.
Вы-то ведь знаете, что гуляние в мокрой одежде ведет к простуде, к воспалению легких, а сын не знает и не хочет знать. Его «Я сам!» застилает все остальное. И будет застилать дальше до тех пор, пока вы не создадите сомножитель К — КОНТАКТ с сыном, пока не перестанете разрушать сомножители его составляющие — ОЯ и ОЦ — общность языка и общность цели.
Общность языка, как я уже говорил, вещь сложная. И взрослые-то в одни и те же слова вкладывают разный смысл, по-разному их понимают, а уж тем более дети, чей жизненный опыт невелик. Мой семилетний сын как-то с восхищением сказал о любимой учительнице: «Пап, ты знаешь, она очень хорошо болтает!» Я был поражен. И только потом понял, что это действительно была похвала, поскольку сыну очень нравится болтать со мной на сон грядущий.
Да и не из одних слов состоит наш язык, наше общение. Ваш сын, ломая линейку, сообщает вам, что не согласен с вашим решением о домашнем аресте. Вы же этого сообщения не принимаете, выдвигаете все новые и новые резоны. А для сына это означает лишь одно: мама его не понимает. И он будет ломать новые линейки и новые игрушки, чтобы объясниться с вами, быть понятым. В конце концов вы поймете, пойдете на уступки, примите его цели — отмените арест, разрешите ходить по лужам. Только в этом случае получится, что не вы воспитываете сына, а он вас. Что же получается? Без контакта, без понимания между мамой и сыном сын становится на путь Маугли. Но и если мама сдается, уступает — тоже Маугли.
Что же делать? По-моему, во имя контакта пойти на уступки, не упорствовать в «справедливом» наказании. Но, восстановив контакт, обретя общий язык, постараться поставить перед сыном иную, общую цель. Какую? Вот тут могут быть только конкретные значения и только ваши. С моими сыновьями, когда им было лет по шесть, я поступал таким образом. Если уж им очень хотелось ходить по лужам, мы ходили, ходили в резиновых сапогах, пускали кораблики. Если сапог не было или было боязно, что сын простудится, я предлагал научиться ходить по гимнастическому бревну на школьном стадионе или по краешку тротуара, там, где не было луж.
Иными словами, лучший способ устранить потребность в чем-то, в том числе и детскую,— это удовлетворить ее. Достигнутая цель перестает быть целью, преодоленная опасность перестает быть опасностью. Но бывает, что потребность слишком опасна, слишком вредна или удовлетворение ее непосильно. Тогда лучший способ заменить ее близкой по значению, но менее опасной. И разъяснить опасность… Когда сыновья подросли, помнится, я часто беседовал с ними о риске. О риске оправданном и глупом. Как-то на прогулке мы заинтересовались фабричной трубой, и я предложил сыновьям оценить «подвиг» воображаемого мальчишки, который на глазах у трусливых приятелей залез на трубу, заглянул вовнутрь, задохнулся от дыма и упал… И младший, тогда шестилетний, понял несуразность такого поступка.
Но мало на основе общности языка в семье ставить новые цели перед ребенком. Цель лишь пунктиром намечает линию поведения. Для того, чтобы она стала ясной, четкой, не стираемой случайностями, ее надо проложить не один раз. Нужна привычка. Она появляется за счет навыков, которые дети приобретают в совместных делах с нами, взрослыми. И одним из первых должен быть, наверное, навык воображать, думать, предвидеть последствия своих поступков. Ходили ли вы с сыном на прогулки, когда кругом лужи? Нет, не несколько раз, а год, два, три… Для навыков, даже самых элементарных, нужны месяцы, годы тренировки, повторение, минимум раз 20—25, да еще при условии, что этот навык не перечеркивается другими, вырабатываемыми стихийно… В педагогике это называется закреплением.
Итак, формула воспитания кажется простой. Человеческая и человечная САМОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ ребенка (или цель воспитания) достигается за счет КОНТАКТА с ним, контакта, основанного на ОБЩНОСТИ ЯЗЫКА и ЦЕЛЕЙ, умноженных на совместные ОБЩИЕ ДЕЛА, действия.
Но стоит одной из этих составляющих в нашей конкретной, каждодневной жизни оказаться с отрицательным знаком, все наше воспитание тоже окажется отрицательным, и все наши благие намерения будут перечеркнуты этим минусом. В этом-то вся сложность, в этом-то и все искусство воспитания, чтобы вовремя увидеть, что мы вольно или невольно подставляем в эту формулу отрицательные значения, которые, ой как часто, похожи на очень и очень положительные.
В других случаях мы, не подставляя ничего, все же пытаемся получить положительный результат («Нет у меня времени ходить с тобой по лужам!»), забывая, что умножение на ноль превращает в ноль и все произведение… А человек-то растет, формула действует. И уже кто-то другой подставляет в нее свои значения. Мы это называем влиянием улицы, а на самом-то деле это отсутствие нашего влияния.
Желаю вам найти свои удачные конкретные значения и умело использовать их в своей семье. И в формуле, и без формулы…
Газета “Семья”, 1988, №11