В ожидании подвижников

Но почему московский репетитор, сколотивший такую же по численности «золотую группу», выучивает ребят? Может быть, потому, что он заинтересован в результатах своего труда, на них у него и дубленка, и «Жигули», и свобода от планов-конспектов, отчетов роно, и знания учеников. Результат утешительный для недалеких родителей, но не для общества.

Я далек от того, чтобы ставить моих добрых знакомых из Лапина на одну доску с рвачом от педагогики. Но всякий труд (а это прежде всего преодоление трудностей) должен быть оценен, вознагражден. Я помню, как Ирина Васильевна не раз спрашивала меня:

— Вы были у Антонины Арсентьевны дома? — Нет. Летом мы с ней на крылечке разговаривали. — А вы сходите. Сходите, посмотрите, как она живет.

Я сходил, сыграл партию в шахматы, угостился медком, а заодно посмотрел и комнату метров в восемнадцать с нехитрой мебелью, в которой живет Антонина Арсентьевна вместе со взрослым сыном, удивился телефону, связывающему ее с дочерьми, продолжающими династию учителей в разных уголках Ярославской области, послушал воспоминания пожилой учительницы о том, как когда-то она гордо шагала по селу, потому что не только знала больше других, но и одета была лучше других, и зарплату получала больше других.

— Ну что?  Видели? — продолжала спрашивать Ирина Васильевна. — Видел… — Видели, что нас ждет через сорок лет работы на селе? Может, теперь не будете спрашивать, почему мы уезжаем?

И я не спрашивал. Я спросил пятерых молодых учителей, сколько благодарностей они получили за время работы в Дубенковской школе. Выяснилось — ни одной. Ребят награждали, учителей забывали. А выговоры? Их тоже не припомнили. Правда, потом заведующая роно меня поправила: «Насчет выговоров у вас неточные сведения… А что такое эти благодарности и выговоры, как не проявление внимания к труду учителя? И не обязательно, чтобы они были от роно, находящегося в тридцати километрах от школы. Почему бы им не быть от правления колхоза, которое совсем рядом? Ведь только одним фактом своей добросовестной работы в непривычных для себя условиях эти люди заслужили благодарности, благодарности общественной, возвышающей учителя в глазах односельчан и в своих собственных, благодарности, дающей возможность осознать значимость своего труда. Труд механизатора виден сразу во вспаханном поле, в собранном урожае, результаты труда учителя увидишь не сразу, но их надо увидеть как можно раньше. Разве сорокалетний труд Антонины Арсентьевны не обернулся сотнями, тысячами центнеров картофеля, свеклы, молока? Да и все ли нужно мерить на центнеры?

Уезжая, я сказал спасибо каждому из шестерых. Спасибо за то, что они работали здесь, в Лапине, спасибо, что в школе тепло и идут уроки, что берут ребята книжки из школьной библиотеки, которая работает постоянно в отличие от колхозной, спасибо, что они честно, как могут честно, делают свое дело. Мой учительский опыт заставлял подойти критически к их урокам, приемам, методам, но я-то знал, что мой опыт вырастал не на пустом месте — рядом были сверстники и старшие учителя и в своей, и в соседней школах, и на другом конце Москвы — было что принимать, было что отвергать. Их же опыт создавался в основном в одиночестве, они варились в собственном соку все шесть дней учебной недели, им, многопредметникам, «многостаночникам поневоле», даже на уроки друг к другу не всегда удается сходить.

Но уезжал из Лапина с каким-то грустным чувством, я долго не мог понять, отчего оно. В поезде мама читала дочке сказку о том, как старик отец просил сыновей сломать веник. Сколько ни пытались сыновья, не смогли, а старик развязал веник и переломал, беря по одному прутику. И я понял, что все мои учителя из Дубенковской школы — одинокие прутики, которых ломают первые встретившиеся на пути кучки мусора, будь то нецензурная брань пьяного тракториста или пустой клуб, которым заведует женщина, полгода назад работавшая в нем уборщицей.

Но не только они одинокие прутики. Одиноко и роно, которое не может послать в школу методистов по каждому из предметов, не говоря уж о специалисте по работе в малокомплектной школе, и послать не на один день для инспекторской проверки, а на неделю, на месяц — поучить, показать, как можно работать. Некого послать. Нет даже книжки, способной хоть как-то рассказать о школе такого типа, о специфике работы в ней.

Одинок председатель колхоза, для которого грузовик, выпущенный из очередного капитального ремонта после того, как его кинул в канаву ослабевший от водки водитель, дороже школьных мастерских, которые бы готовили не только будущих водителей, но и людей, любящих колхоз, чувствующих себя хозяином в нем. Одинока и воспитательница детского сада, не задумываясь ответившая на мой вопрос, почему так резко отличается благоустройство детского сада от благоустройства школы: «Так ведь садик-то колхозный, а школа сельсоветская!» Одинок каждый колхозник, все село, погруженное в мерцание телевизоров сразу же с наступлением сумерек.

0